[RR_PictBrude]

окончание

В: Каково ваше впечатление от реактивного истребителя Мессершмитт Ме-262, на котором вы летали?

О: Ну, определенно это было новое измерение. Первый раз сев в него, я был здорово удивлен тишине. Если вы сидите в стандартном самолете с поршневым двигателем, у вас шумело в наушниках – фоновые шумы, статика и прочее, в Ме-262 я этого не испытывал. Было кристально чисто. По радио с земли контролировали полет. Они давали мне команды, такие как: “Теперь увеличивайте тягу, повышайте обороты.” Было очень хорошо слышно. Совершенно чисто. Еще одна вещь заключалась в том, что управлять сектором газа нужно было очень медленно. Если вы отдавали его вперед слишком быстро, вы могли перегреть и воспламенить двигатели. Кроме того, если вы раскручивались до 8000 об/мин или около того, вы могли отпустить тормоза и начинать рулить. В отличии от Bf-109, у которого не было носового колеса, а было хвостовое колесико, у Ме-262 было трехколесное шасси. Это было совершенно новое ощущение, прекрасный обзор. Вы могли ехать по рулежке и смотреть прямо перед собой. Однако был и слабый момент для Ме-262. Самолет был немного вялым и медленным во время взлета и посадки, но, постепенно набирая скорость, становился все лучше и лучше. Он полностью превосходил старые самолеты.

В: Как вам понравилось вооружение Ме-262?

О: Знаете, я никогда не стрелял из его оружия, поскольку, когда я отлетал на нем около 15 или 20 часов, я стал командиром JG300, укомплектованной Bf-109. Я совершил лишь несколько тренировочных полетов, но никогда не летал на реактивном самолете в бой.

В: Каково это было, командовать JG300?

О: Я прибыл в часть в конце февраля или начале марта 1945 года. Это больше не была эскадра, это были лишь ее остатки, поскольку одна из групп находилась на севере. Как вы знаете, эскадра состояла из трех групп. В то время, американцы дошли до Эльбы, отрезав эту группу, и лишь некоторые смогли прорваться на юг. У меня было лишь две неполноценные группы, и я скажу вам кое-что, что было обычным делом: когда я приехал в эскадру, чтобы принять командование, я приехал на джипе, потому что у меня не было самолета. Когда я был командиром Школы Командиров Истребителей, они прислали за мной джип и сказали: “Вы отправляетесь в Платтлинг, в Баварию, чтобы принять командование над JG300”, и когда я подъезжал к авиабазе, я увидел, что некоторые самолеты стоят снаружи перед ангарами, а мой водитель сказал: “Ой, нас атакуют!” Мы остановились и отбежали от дороги. Это была атака Р-38 Лайтнингов, и когда я, наконец, прибыл на место, 15 самолетов было объято пламенем.

В: Это были Bf-109?

О: Да, и это отметило мое прибытие в эскадру. На следующий день нас перебросили на юг, и там мы не вели активных действий. У нас не было радара, мы не знали о ситуации в воздухе. У нас лишь была ограниченная связь с высшим руководством, так что мы перебазировались в район южнее Мюнхена. На пути в Зальцбург я распустил эскадру, поскольку война закончилась, и сказал командирам групп: “Все закончилось и вам лучше отправляться домой.” Мы раздали все, что у нас было, включая еду, летчикам и наземному персоналу. Потом мы в последний раз отдали друг другу честь и все разошлись. Как вы можете вообразить, в то время организованных боевых действий уже не было. Даже более старшие по званию пришли ко мне в штаб и спросили, могут ли они остаться здесь, потому что они хотели бы прорваться через это. Вы могли выбраться, только если оставались в нормальном подразделении. Это были плохие времена, и не было ни хорошо запланированных, ни контролируемых миссий. Для меня главной задачей стала добыча топлива для самолетов. Ведь без него мы не могли летать. Даже если вы слышали, что такая то и такая та эскадры распущены под носом у американцев, причиной тому была сложившаяся ситуация, когда вы оказывались одни и сами по себе.

В: Какова была задача JG300? От вас все еще ждали перехвата бомбардировщиков?

О: Так было сначала, но те времена прошли. Обычно это не срабатывало так как надо. Так что мы вылетали на обычные истребительные миссии. Но знаете, в феврале 1945 года, нормальных истребительных миссий не осталось. Мы занимались тем, что искали возможные цели. Мы понятия не имели, где находился враг в то или иное время. Мы были в полном неведении.

В: Что вы знаете об операции “Боденплатте” – налета истребителей на авиабазы Союзников, которая состоялась 1 января 1945 года?

О: Я находился в госпитале, потому что мне отстрелили большой палец левой руки, и рана все еще была открыта и инфицирована. Я слышал о ней в высшем штабе, так я узнал о “Боденплатте”. Как вы знаете, мы потеряли много опытных командиров, это были невосполнимые потери. По-моему, всего в этой операции мы потеряли 58 командиров подразделений.

В: Какой истребитель союзников было тяжелее всего сбить в воздушном бою?

О: В начале войны мы совершали непродолжительные вылеты и встречались со Спитфайрами, которые превосходили нас. И не забывайте о Харрикейнах. Я думаю, что Супермарин Спитфайр был наиболее опасен для нас в начале. Я сам летал на Спитфайре, и это был очень, очень хороший самолет. Он был маневренным и обладал хорошей скороподъемностью. Потом, в России, первые самолеты, с которыми мы столкнулись, были устаревшими. Русские потеряли около 7000 самолетов в первые три или четыре месяца войны, но они хорошо усвоили этот урок и начали создавать самолеты лучше – МиГи, Яки и ЛаГ-5. Разработанный Семеном Лавочкиным и Михаилом Гудковым на базе их раннего, неудачного ЛаГГ-3 с рядным двигателем водяного охлаждения, ЛаГ-5 появился в 1943 году и на нем стоял большой радиальный двигатель. Это был мощный, превосходный самолет и он послужил базой для создания улучшенных версий – Ла-5ФН и Ла-7.

В: Советский генерал Иван Кожедуб, самый успешный ас Союзников с 62 победами, вспоминал, что много раз сражался с JG52. Он также считал, что Ла-7 был лучшим советским истребителем.

О: Да, он был превосходен. Я помню как однажды, я долго преследовал Лавочкина на полном газу, но так и не смог догнать его. Он был чертовски быстр. Кроме того, они летали на самолетах поставляемых им союзниками, в частности на юге, в районе Кавказа, где я сражался, они летали на Спитфайрах и Белл Р-39 Аэрокобра, которая мне нравилась и нравилась русским, но которая уступала Bf-109. На ней двигатель располагался позади кабины. Большой проблемой в защите родины были Р-51. Р-51 был чертовски хорошим самолетом с невероятной дальностью полета, он был для нас новым измерением. Р-47, который, как вы знаете, сбил меня, мы хорошо знали. Он обладал невероятной скоростью в пикировании – мог разогнаться до 1400 км/ч, в то время как Bf-109 имел ограничение 1000 км/ч. Я быстро понял это, когда они преследовали меня, но я не мог ничего поделать. Конструкция Р-47 была очень прочной, но я все же считаю, что Р-51 был лучшей боевой лошадкой из всех для истребительного сопровождения.

В: Как для вас закончилась война?

О: Я был в Айнринге под Зальцбургом, когда война закончилась. Я шел вместе со своим штабом, отступая ночью, и мы пришли к американцам, которые не особо волновались по нашему поводу. Поэтому днем мы решили попытаться разойтись по домам. Но у озера Химзее нам некуда было дальше идти, и мы были пленены. Американцы доставили меня обратно в Зальцбург и поместили меня в тюрьму. Из Зальцбурга меня переместили в Ной Ульм, а потом в Хайлбронн, и там меня заметили разведчики. Они знали мое имя и сказали, что все офицеры воздушных сил должны быть подвергнуты допросу и быстро забрали меня. Потом семеро из нас были отправлены в Англию.

В: Существовала возможность, что американцы и британцы хотели бы завербовать офицеров Люфтваффе, поскольку начиналась Холодная война?

О: Да, и там произошел случай, который я никогда не забуду. Там был мистер Рид, по-крайней мере, он так представился. Когда он пришел, чтобы забрать меня, он сказал: “Майор, я так понимаю, что вы летали на Ме-262” и я ответил: “Да, летал.” Он знал обо мне и о том, что я делал больше чем я сам. Тогда он сказал: “Не хотите ли вы помочь нам в создании реактивной авиации?” Что ж, война была окончена, и я сказал: “Да, конечно.” Он также хотел знать, желаю ли я отправиться в Англию, а потом в Америку. Я поехал в Англию для допроса. Его последний вопрос был таким: “Не желаете ли вы летать за нас против японцев?” Ну, здесь я сказал: “Нет”, и он спросил меня почему. Я сказал ему, что они наши бывшие союзники, и я не могу сделать этого.

В: Для вас это был вопрос чести?

О: Конечно.

В: Как вы оказались в новых Люфтваффе?

О: Генерал Штайнхофф и Дитер Храбак уже подготовили это. Я работал в промышленности и Салемской школе, где моя жена была доктором, а я занимался организационными вопросами. Так вот, они прислали мне письмо, в котором говорилось: “Ты должен приехать” и тому подобное. В январе 1956 года меня вызвали, и я отправился в Бонн, и там я вновь вступил в Воздушные силы в звании майора. С этого момента я прошел через восстановительные тренировки, сначала в Германии, а потом мы отправились обучаться на Репаблик F-84 в США. Это происходило на авиабазе Люк в Аризоне, и с тех пор я довольно много времени провел в вашей стране.

В: Авиабаза Люк должно быть сильно отличалась от привычных для вас лесов Германии.

О: О, да, это было прекрасное время. Просто прекрасное. Я помню, те денечки были великолепны. Тогда все выглядело иначе, чем теперь. Знаете, авиабаза Люк и вся Аризона тогда только начинали строиться. Все было не таким большим как сейчас. Феникс не был таким большим городом как сейчас, и он был прекрасен. Это были такие прекрасные времена и все что мы делали, это летали, а потом я вернулся. Я получил назначение в штаб, а потом стал офицером проекта для F-104 Старфайтер, что вновь привело меня в Штаты.

В: Это было, когда они размещали F-104 в Германии?

О: Да. Я был в Палмдэйле в Калифорнии и на авиабазе Эдвардс. Позднее я стал генералом и командиром дивизии. Потом я стал начальником штаба Четвертой Тактической Воздушной Армии союзников, а потом стал командующим Германского Военновоздушного Командования, а потом его главой.

В: Когда вы уволились из Бундеслюфтваффе?

О: В конце 1975 года.

В: Не могли бы вы рассказать немного о своей семье?

О: Моя жена умерла 8 лет назад. У меня есть дочь, которая живет во Франции в Париже, замужем за французом. Она великолепный реставратор в Лувре. У нее хорошая карьера, и у нее двое детей. Клеману 14 лет, а Анне-Луизе 12. Моя другая дочь замужем и живет в Мюнхене с мужем. Мой зять дизайнер в БМВ, а моя дочь также дизайнер. У них тоже двое детей, девочки. Одной 7 лет, другой 4 года. Моя вторая дочь, Фелисита, и мой зять один год проучились в Пасадене в Калифорнии.

В: Чем вы занимались после отставки?

О: Когда я ушел в отставку, я ушел в промышленность, и я был в разных комиссиях в качестве советника. Я по-прежнему работаю в промышленности. Я довольно много путешествую по Штатам. Там есть большой интерес в различных галереях, где я подписываю все эти картины и раздаю автографы. Это хорошая возможность близко познакомиться с некоторыми моими бывшими противниками. Сейчас мы очень близкие друзья с полковником Хабом Земке; это летчики его звена отстрелили мне палец, и мы точно знаем, кто сбил меня. Это был Джозеф Пауэрс. У меня здесь много друзей.