[RR_PictBrude]

В: Заслуживал ли Шорнер свою репутацию?

О: На пути на аэродром, генерал Шорнер сказал, что мы должны быть в пехоте, раз мы оказались без бензина и не можем летать. Я сказал ему, что без бензина нас бы не сбили. Я также сказал ему, что я гораздо лучше буду уничтожать танки при помощи моей Штуки, нежели винтовки. Он согласился и подвез нас к главному въезду на наш аэродром. Они заметили наше приближение и наш командир приветствовал Шорнера и сказал, что часть готова к инспекции. Все здорово нервничали из-за репутации Шорнера. Однако, его водитель вытащил наши парашюты из машины, генерал пожал наши руки, махнул нашему командиру и уехал. На аэродроме все почувствовали облегчение. В соледующей миссии я зенитную атаковал часть, которая сбила меня. Однако, на этот раз мы атаковали их с высоты 5000 метров, что было гораздо выше обычной высоты для атаки. Они распологались в виде буквы Х – четыре пушки и командный пункт в центре. Я был вооружен обычной бомбой и несколькими бомбами. Это была успешная атака.

В: Вы когда-нибудь пользовались вашим парашютом?

О: Никогда, даже несмотря на то, что я хотел сделать, когда был сбит второй раз. Нас не научили пользоваться парашютом, поскольку они ждали, что мы приведем самолет назад. Я узнал, что лучший способ вынужденной посадки это сажать самолет юзом, чтобы сначала отрывались колеса. Я никогда не использовал переключатель, который отстреливал шасси. Я использовал шасси в качестве тормозов. Такая техника здорово работала и я хорошо овладел ей.

В: Был ли кто-нибудь из ваших стрелков убит или ранен?

О: Только один раз, когда я был сбит второй раз. Это был мой первый стрелок. Вообщето это из-за его ошибки нас сбили. Мы поразили цель нашими бомбами и летели домой очень низко, примерно на высоте 15 или 20 футов (4,5 – 6 метров). В этот раз нас прикрывали несколько FW-190. Большинством FW-190 управляли молоды, неопытные парни, поэтому было нормальным, что они остались на германской стороне и ждали там нашего возвращения. Там была русская часть называвшаяся “Сталинские ученики” (Stalin's Disciples). Они были студентами из университетов, которые поклялись сражаться за Сталина. Они летали на Лавочкине Ла-5, а спереди они были похожи на FW-190. Когда мы уже пересекли германские линии, мой штурман сказал: “Теперь у нас снова есть сопровождение. Позади меня Фокке-Вульф.” Я сказал: “Им не разрешено летать прямо позади нас.Они должны знать это, но они молодые ребята. Дай очередь перед его носом, чтобы он отвалил.” Мой штурман сказал: “Если я сделаю это, я точно его подстрелю!” Так что он не стал стрелять. Но это был Ла-5, в 200-300 футах (60-90 метров) позади нас, и он открыл огонь. Его первая очередь повредила бензопровод и бензобак. Бензин заполнил кабину и взорвавшись, охватил меня пламенем. Чтобы прыгнуть с парашютом, нужна высота по крайней мере 1000 футов (300 метров), чтобы он раскрылся. Я смог подняться примерно на 1000 футов и положил самолет на крыло. Я увидел, что мой штурман цепляется за борт. Я сказал: “Прыгай!”, но я так и не узнал, прыгнул ли он, поскольку я был близок к потере сознания. Я отстегнул ремни и встал, но бензин позади меня взорвался, и поскольку мой парашют загорелся, я решил не прыгать. Правой ногой я нажал на левую педаль и самолет заскользил. Я многого не помню, поскольку я отключился. Поскольку фонарь был разбит, а я не пристегнут, удар выбросил меня из самолета. Все это произошло примерно в девять утра. Я пролежал в поле примерно до семи вечера, прежде чем пехотинцы нашли меня. Поначалу я не был уверен в том, кто они, и вытащил свой пистолет и был готов пристрелить себя, потому что русские не слишком хорошо обращались с пленными летчиками. Мы находили мертвых летчиков, привязанных к деревьям, со следами каленого железа на них.

В: Сколько вы пробыли в госпитале после этого?

О: Сначала меня отправили в госпиталь около Кенигсберга в Восточной Пруссии. У меня обгорело около 65% тела, был сломан позвоночник, обнаружены переломы черепных костей, а мое левое колено было разбито. Я лежал на втором этаже завернутый словно мумия. Я был так забинтован, что мог лишь пить через соломинку. Во вторую ночь моего пребывания там нас бомбили русские. Мы находились всего лишь примерно в 100 метрах от железнодорожной станции, поэтому когда одна бомба попала в госпиталь и вызвала пожар, на нас начали сбрасывать много бомб. Одна из бомб упала прямо у госпиталя и сорвала тяжелую дубовую дверь с петель. Дверь упала сверху на мою кровать и ее удерживала металлическая рама кровать. Другая бомба угодила в комнату позади меня и стена рухнула сверху на дверь. Вновь мне здорово повезло. Я скатился с кровати и, работая локтями, дополз до лестницы, оттолкнулся и соскользил вниз. Я продолжал ползти и скользить, пока не достиг подвала. Госпиталь был уничтожен, поэтому нас перевезли оттуда в Магдебург. Там был доктор, который вздумал отрезать мне левую ногу, но я не позволил ему. В октябре им потребовалось больше коек и я предложил свою. Доктор сказал мне что я чокнулся, но через полчаса он вернулся и спросил меня, был ли я серьезен. Я сказал что именно так и он отпустил меня. Меня сбили 24 июня 1944 года и я не покидал госпиталя до 3 октября.

В: Вы сразу же отправились сражаться?

О: Нет, существовала реабилитационная группа, куда попадали все летчики из госпиталей, прежде чем отправиться обратно в свои части. Мы сначала шли к доктору, который решал, годны ли мы к полетам. Первый доктор, с которым я встретился, сказал нет, но на следующий день там был другой доктор. Этот доктор был летчиком, и я смог убедить его позволить мне летать. 1 декабря я вернулся в свою часть, хотя я все еще использовал трость во время ходьбы.

В: Где они находились, когда вы вернулись?

О: Они находились в Восточной Пруссии в Шиппенбайле. Мы много перемещались, поскольку были специальным подразделением. Именно там мы учились летать на FW-190. Потом, когда мы окончили эти тренировки, мы вернулись к нашим Штукам и совершили там несколько миссий. Поскольку наша эскадрилья из девяти Штук уничтожила больше танков, чем любое другое подразделение такого же размера, им трудно было обосновать наш перевод на другой тип самолета.

В: За четыре дня до того как вы были сбиты, было совершено покушение на Адольфа Гитлера. Слышали ли вы об этом, и что вы об этом думали?

О: О да, мы слышали об этом. Я думал, что они были безумцами. Поймите, я был всего лишь сержантом и не был вовлечен в политику. Я просто не мог понять, почему кто-то должен хотеть убить руководителя нашей страны.

В: Когда вы поняли, что Германия не сможет победить в войне?

О: Это произошло примерно в конце 44-го или начале 45-го года. В то время Германию могло спасти только чудо.

В: Что вы слышали о “чудо оружии”?

О: О, мы слышали, но все время лишь ждали его. У нас было кое-что, например реактивная планирующая бомба Фау-1, ракета Фау-2 и реактивный истребитель Мессершмитт Ме-262.

В: Вы знали о концентрационных лагерях?

О: О да, мы знали о них. Но по настоящему плохие вещи не происходили, пока не началась война. Мы не знали, что там по правде происходит. Мы считали, что эти лагеря служат для изоляции опасных людей.

В: Что вы совершили, чтобы получить ваши различные награды?

О: После 20 миссий я был награжден Железным Крестом 2-го класса, а после 50 или 60 миссий Железным Крестом 1-го класса, который я получил, когда находился в госпитале в Магдебурге. Позднее, за уничтожение 60 танков, я получил Германский Крест в Золоте, который по рангу находился между Железным Крестом 1-го класса и Рыцарским Крестом. Я был представлен к Рыцарскому Кресту, но не получил его.

В: Сколько вам потребовалось времени, чтобы уничтожить 60 русских танков?

О: На моем счету было наверное 30 танков, когда я угодил в госпиталь. Поэтому большую их часть я уничтожил после декабря 44-го. В конце войны на севере, русские танки были повсюду. Наше подразделение уничтожало 20-30 танков каждый день, используя только Штуки. Там было кладбище танков. Но, казалось, что на следующий день они получали 50 новых. Мы перестали считать число танков, которых мы уничтожали. Однажды я уничтожил три танка за один заход. Это было случайностью. Три танка выстроились в линию в деревне и я зашел вдоль них сзади. Мой капитан заходил сбоку. Я открыл огонь по последнему танку и уничтожил его, но мои пушки не перестали стрелять и я приуелился в следующего, уничтожил его, и затем атаковал первого и уничтожил его также. Мой капитан был доволен, но расстроен тем, что каждый раз когда он прицеливался в танк, я уничтожал его.

В: Почему в вашей последней миссии у вас не было штурмана?

О: Они обратились за добровольцами для специальной миссии. Им были нужны летчики и не нужны штурманы. Я был на авиабазе к северу от Берлина. Они сказали нам, что русская армия находится на восточном берегу Одера. Они хотели собрать группу летчиков, которые бы уничтожили оставшиеся мосты через Одер от Чешской границы до Балтийского моря. Поэтому я, как идиот, вызвался добровольцем вместе с лейтенантом Хансом Ленцем. Мы оба отправились в аэропорт у Ютерборга, который у Альтес Лагера.

В: Я думал, что германские танки уничтожили все мосты через Одер?

О: Нет, они не сделали этого. Когда мы прибыли на аэродром, с нами обращались как с королями. Нам давали шоколад и всякую еду. Нас было 50. Они сказали, что если русские армии начнут переходить Одер, то мы должны разрушить мосты, чтобы остановить их.

В: Мосты были долговременными, не понтонными?

О: Верно. Мы были единственными, кто летал на Штуках, поэтому у всех самолеты были созданы так, что как только их бомбы сбрасывались, они сразу взводились. Наши Штуки были по прежнему сделаны так, что бомбы должны были падать достаточно долго, прежде чем взводились. Поэтому, как только они запускали свои самолеты, их бомбы уже были на взводе. Причина была в том, что большая часть остальных пилотов летала на Ме-109 и FW-190 и они должны были врезаться в мосты... Странно, но я никогда нигде не читал об этой миссии. Мы двое единственные летели на Штуках, чтобы бомбить мосты, все остальные должны были врезаться в них. Поскольку мы были самыми медленными, мы должны были взлететь в 19:05, 16 апреля, в день когда русские начали свое последнее наступление. Мы несли 1800 фунтовые (800 кг) бомбы. Истребители несли, я думаю, 1200 (500 кг) фунтовые бомбы.

В: У вас было истребительное сопровождение в этой миссии?

О: Да, на нас двоих было восемь Ме-109. Однако, когда лейтенант Ленц забрался в свою Штуку и включил энергию, он случайно посмотрел вниз и увидел, что его бомба на боевом взводе. Если бы он завел мотор, его бомба взорвалась бы. Он на ципочках выбрался из самолета и они оттолкали мой самолет, который стоял рядом с его, подальше. Так что я стартовал сам по себе со всеми истребителями... После всего этого я стартовал позднее, чем планировалось, возможно в 19:50. Я полетел к моей цели, которой был мост в Аурите, к югу от Франкфурта-на-Одере. Когда я оказался там, солнце почти зашло. Я не думаю, что летел долго. Думаю мне потребовалось примерно 20 минут. Прежде чем атаковать, я отпустил свой эскорт. Когда я достиг моста, летя на высоте 6000 метров, я вошел в пике и сбросил свою бомбу. Они не узнали, что поразило их. Это был единственный раз, когда я словил “блэк-аут” из-за перегрузок. Когда я пришел в себя, я увидел, что мост разрушен. Если вы посмотрите на карту современной Германии, вы заметите, что мост не был восстановлен, хотя дорога все еще идет к реке. После того как я ушел вверх, я снова пошел вниз и атаковал русские грузовики из своих пушек. Сначала огня с земли не было, они были застигнуты врасплох. После третьего захода они проснулись и я был подбит в бак с охладителем. Я потянул ручку, которая изолировала охладитель в двигателе от бака. Это дало мне 10-15 минут полета. Я полетел над автобаном по направлению к Берлину и пролетел примерно половину пути. Было уже темно, поэтому я не могу точно сказать где я приземлился. Я видел разделительные полосы автобана и он послужил отличной посадочной полосой. Я пошел вниз и в момент, когда вышли закрылки, я заметил, что пехота положила несколько телефонных столбов по центру. Я попытался избежать их и спустился вниз по 15 футовой (4,5 метровой) насыпи. Лишь небольшая чатсть моего мотора выступала из земли, когда я наконец остановился. Я выбрался из самолета и поднялся на автобан. Подъехала маленькая машина и я остановил ее. Это был управляющий домом престарелых. Он отвез меня туда и я провел с ними два дня. У них было все – еда, вода, сигареты – но не было бензина для машины. Поэтому мы вернулись к моему самолету и слили бензин из моих баков в эти большие стеклянные бутылки. Управляющий довез меня до Берлина, так что я смог найти свое подразделение.

В: Вы вернулись на аэродром, с которого взлетали на свое последнее задание?

О: Нет, я позвонил им, и они сказали мне, что миссия закончена и я могу вернуться в свою часть.

В: Интересно, сколько из 50 летчиков смогли вернуться?

О: Я так никогда и не узнал. Я поехал на север, чтобы найти моих товарищей, но в пути увидел как они пролетели надо мной на какую-то новую базу. Я отправился на аэродром Пренцлау, но он уже был оставлен. В одном из ангаров я нашел FW-190 и перелетел на нем в Ной Бранденберг.

В: Они оставили аэродром, но оставили исправный самолет?

О: Меня это тоже удивило. Я прверил его. В нем было достаточно бензина и все выглядело нормально. Однако, я не проверял его досканально, поскольку русские начали обстреливать аэродром из орудий. Единственное чего на нем не хватало, это аккумулятора. Я нашел один и установил его и все отлично заработало. Я завел двигатель и взлетел. Я попытался убрать шасси, но они не сработали как должно. Я попробовал снова и наконец они убрались. Когда я прилетел в Ной Бранденберг, я попытался выпустить их, но они не вышли. Потом вышло одно, а другое осталось убранным. Тогда я понял, почему самолет был брошен. Он совершил вынужденную посадку и не был до конца отремонтирован. Так что я плюхнул самолет на аэродромную рулежку. Однако это была хорошая посадка. В моем чемоданчике была пара дюжин яиц и не одно из них не разбилось во время этой посадки. Там никого не оказалось, поэтому я ушел и отправился в Ной Бранденберг, чтобы найти женщину, которая научит меня летать на Ме-262.

В: Когда вы научились летать на Ме-262?

О: Это был март 1945 года, когда она научила меня. Я летал на Ме-262 всего лишь около 40 минут. Я сделал три взлета и посадки. Это был легкий в управлении самолет и я совершил приятный полет. Но когда я приземлился, то обнаружил, что часть собирается и готова вернуться к нашим Штукам.

В: Что произошло с вами потом?

О: Я был в Хайдельберге (или, по русской традиции, Гейдельберге), но они арестовывали молодых людей и отправляли их морем в Российский сектор. Я знал, что мне нужно что-то делать, чтобы не попасть в Русский сектор. Армия США искала художников для рисования знаков. Вот я и стал им. Я получил отличные документы. Я смог получить американскую рабочую карточку. Я работал в штабе 7-й армии, а позднее в 3-й армии, когда они сменились. Там я встречался с генералом Джорджем Паттоном. Им был нужен знак для его стола, и я получил эту работу. Когда я закончил ее, американский сержант сказал мне, что раз я рисовал ее, то могу отнести ему сам. Большинство людей боялись его. Так что я взял табличку и показал ее ему. Мое лицо было все еще сильно обгоревшим, и я все еще пользовался тростью. Он спросил меня: “Где вы получили свои раны?” Я сказал ему и он предложил мне взять стул. Мы разговаривали около двух часов. Мой английский был довольно приличным, поэтому нам не потребовался переводчик. У него была бутылка бренди и он дал мне немного. Смешно, но это было немецкое бренди“Asbach Uralt”. Он сказал мне, что была бы его воля, он бы раздал нам наше оружие обратно и дал закончить дело. “Цель – Россия, а не вы ребята”, сказал он мне. Примерно через две недели, он умер. Первый слух, который мы услышали - якобы низко натянутый провод отрезал ему голову. Было много слухов о его смерти.

В: Как вы оказались в США?

О: Моя сестра переехала сюда еще до войны, и она помогла мне и моей жене.

В: Что больше всего вам запомнилось из войны?

О: Наверное когда меня сбили во второй раз. Это было наихудшее из пережитого. Мне тогда здорово повезло.